2024 год: Выборы президентов России, Украины, США и Олимпиада в Париже

В выступлении Владимира Путина на расширенной коллегии МИДа наиболее интересен, пожалуй, вот этот пассаж. 

«Наши предупреждения последнего времени всё-таки дают о себе знать и производят определённый эффект: известное напряжение там всё-таки возникло. В этой связи два момента здесь вижу. Во-первых, нужно, чтобы это состояние у них сохранялось как можно дольше, чтобы им в голову не пришло устроить нам на наших западных рубежах какой-нибудь не нужный нам конфликт, а нам конфликты не нужны. И второе: нужно обязательно уже ставить вопрос, Сергей Викторович [Лавров], надо ставить вопрос о том, чтобы добиваться предоставления России серьёзных долгосрочных гарантий обеспечения нашей безопасности на этом направлении, потому что так существовать и постоянно думать о том, что там завтра может произойти, Россия не может».

Речь идет о Восточной Европе и о действиях по расширению инфраструктуры НАТО. Россия принимает ответные меры военного характера, и возникает «известное напряжение». Оно является залогом стабильности. И на этой основе нужно готовить долгосрочные договорённости о балансе сил в этой части мира.

Это примечательная постановка вопроса, поскольку она фиксирует ситуацию де-факто холодной войны с НАТО, но холодной войны новой и, соответственно, лишённой тех механизмов управления конфронтации, которые были выработаны в течение холодной войны предыдущей. Их надо вырабатывать, а для этого поддерживать напряжение и понимание того, что никакие действия без ответа не останутся. В таком ёмком виде и на таком высоком уровне применительно именно к Европе этого, пожалуй, ещё не звучало.

Сама схема понятна и логична, основана на опыте прежнего противостояния. Вопрос в связи с этим возникает следующий. В холодной войне второй половины ХХ века Европа была главной площадкой и потенциально основным ТВД (театр военных действий – прим. ВЗГЛЯД), соответственно, внимание ей уделялось максимальное, относились предельно серьёзно. 

Сейчас Восточная Европа и Европа в целом – не центр противостояния и вообще во всё большей степени стратегическая периферия. Она, конечно, не может рассматриваться совсем в отрыве от основного пространства соперничества (регионы Тихого и Индийского океанов), но связана с ними опосредованно и явно ниже в шкале приоритетов. Могут ли быть разработаны правила именно для данного пространства, в то время как стержневое соперничество будет в другой части мира и в другой конфигурации держав (Китай, США, в меньшей степени Россия)? Или правила должны быть общими, то есть охватывать и Азию, и Европу? Последнее представляется маловероятным, поскольку непонятно, как вообще всё это можно увязать воедино. 

Надо сказать, что вызов это не только для России, но и для НАТО, которая тоже пока что неумело пытается сесть на шпагат между привычным врагом и врагом основным (но не для всех). Интересно. 

В выступлении Владимира Путина на расширенной коллегии МИДа наиболее интересен, пожалуй, вот этот пассаж. 

«Наши предупреждения последнего времени всё-таки дают о себе знать и производят определённый эффект: известное напряжение там всё-таки возникло. В этой связи два момента здесь вижу. Во-первых, нужно, чтобы это состояние у них сохранялось как можно дольше, чтобы им в голову не пришло устроить нам на наших западных рубежах какой-нибудь не нужный нам конфликт, а нам конфликты не нужны. И второе: нужно обязательно уже ставить вопрос, Сергей Викторович [Лавров], надо ставить вопрос о том, чтобы добиваться предоставления России серьёзных долгосрочных гарантий обеспечения нашей безопасности на этом направлении, потому что так существовать и постоянно думать о том, что там завтра может произойти, Россия не может».

Речь идет о Восточной Европе и о действиях по расширению инфраструктуры НАТО. Россия принимает ответные меры военного характера, и возникает «известное напряжение». Оно является залогом стабильности. И на этой основе нужно готовить долгосрочные договорённости о балансе сил в этой части мира.

Это примечательная постановка вопроса, поскольку она фиксирует ситуацию де-факто холодной войны с НАТО, но холодной войны новой и, соответственно, лишённой тех механизмов управления конфронтации, которые были выработаны в течение холодной войны предыдущей. Их надо вырабатывать, а для этого поддерживать напряжение и понимание того, что никакие действия без ответа не останутся. В таком ёмком виде и на таком высоком уровне применительно именно к Европе этого, пожалуй, ещё не звучало.

Сама схема понятна и логична, основана на опыте прежнего противостояния. Вопрос в связи с этим возникает следующий. В холодной войне второй половины ХХ века Европа была главной площадкой и потенциально основным ТВД (театр военных действий – прим. ВЗГЛЯД), соответственно, внимание ей уделялось максимальное, относились предельно серьёзно. 

Сейчас Восточная Европа и Европа в целом – не центр противостояния и вообще во всё большей степени стратегическая периферия. Она, конечно, не может рассматриваться совсем в отрыве от основного пространства соперничества (регионы Тихого и Индийского океанов), но связана с ними опосредованно и явно ниже в шкале приоритетов. Могут ли быть разработаны правила именно для данного пространства, в то время как стержневое соперничество будет в другой части мира и в другой конфигурации держав (Китай, США, в меньшей степени Россия)? Или правила должны быть общими, то есть охватывать и Азию, и Европу? Последнее представляется маловероятным, поскольку непонятно, как вообще всё это можно увязать воедино. 

Надо сказать, что вызов это не только для России, но и для НАТО, которая тоже пока что неумело пытается сесть на шпагат между привычным врагом и врагом основным (но не для всех). Интересно.