2024 год: Выборы президентов России, Украины, США и Олимпиада в Париже

Трагедии на шахтах были, есть и будут, пока в горном деле задействован человеческий фактор, считают шахтеры-ветераны Кузбасса. В том числе и с шахты «Листвяжная», куда приехал специальный корреспондент газеты ВЗГЛЯД после трагедии, унесшей жизни 51 горняка и спасателя.

– Траур объявлен, да. Подавлены повсюду люди, но везде понемножку, – объясняет Екатерина, подруга одной из родственниц погибших. – Мы все тут из Ленинска-Кузнецкого, оттуда наши пять семей, которые сейчас здесь. Я Светлану пришла поддержать, у нее сын Сергей там погиб…

– А так, – перечисляет Екатерина, – из города Белово на «Листвяжной» работают. И из поселка Грамотеино. Из Прокопьевска, из Колмогоровского. Отовсюду на «Листвяжную» ездят, говорит она. – Потому и нет сейчас такого, чтобы всем населением в плач уходить. Не как в Союзе, где в бригадах чуть ли не всеми соседями шли. В этом плане сейчас полегче, чем в Союзе: там целиком поселками шли в горе, если что.

Суббота, второй день после трагедии. Из проходной «Листвяжной» то и дело выходят родные погибших – «вот наши», в какой-то момент говорит Екатерина. Некоторые – увидев журналистов, сгрудившихся у проходной, – говорят с ними. В основном – про чудо, случившееся накануне.

Горноспасателя, врача Александра Заковряшина уже успели наградить орденом Мужества посмертно – вместе с пятью коллегами, погибшими на «Листвяжной» в четверг. Заковряшина его коллеги нашли в пятницу, через день после трагедии – поймал под завалами поток свежего воздуха, смог не только не задохнуться, но и выбраться, и пойти навстречу спасателям. Жив, но в тяжелом состоянии: переохлаждение и интоксикация, есть угроза почкам. Спасенный Александр лежит в больнице в Кемерове, рядом – искусственная почка, готовая к подключению в любой момент.

Указ под случившееся чудо переписали быстро. Счет погибших изменился в лучшую сторону. Но у тех, кто убит горем, – свои вопросы.

– Наградили спасателя, а он живой выходит. И слава богу, долгих лет ему. А наши-то где?

– Один выжил – значит, нам неправду говорят про концентрацию метана?

– Пожалуйста, люди добрые, мы согласны пойти в шахту и руками раскопать. Только пустите нас туда.

(Здесь и далее курсивом – прямая речь тех, кто потерял на шахте «Листвяжной» родных и близких. – Прим. ВЗГЛЯД)

* * *

– Они что, закончили спасательную операцию? – недоумевает кто-то из родных.

Из-под шлагбаума с «Листвяжной» выезжают несколько машин: «Передвижной командный пункт МЧС», «Пункт пожарной службы», «Межведомственный командный пункт», вереница ведомственных автобусов в придачу. У шахтоуправления – лишь несколько машин: полиция, Следственный комитет, пара скорых. О том, что как раз в этот момент продолжилась спасательная операция, и горноспасатели ушли вниз, в шахту – точнее, то, что от нее осталось, – и родственникам, и журналистам сообщат позже.

Судя по тому, как отреагировали родные и близкие, – слишком поздно. Реакция убитых горем понятна, описанию поддается; стоит ли.

– Все же надо как-то соизмерять, – говорит Екатерина. – Мой муж шахтер, у нас всякое было. Никто не прекратит работы до последнего, тем более за два дня, это невозможно. Но у Светы горе, у всех горе – им каждый шаг надо каждую секунду объяснять, если они на шахту пришли. Почему этого не делают?

– Они работали ради семьи. Где работать? У нас трое детей. В шахте только. Мой не знал, что до такой степени, до гибели все будет происходить. Почти четыре года работал, но не знал, что так. Когда он работал продавцом, десять тысяч получал – попробуйте, прокормите себя и детей. Продукты купите, игрушки, вещи – которые стоят дороже, чем у взрослых.

– От 60 тысяч зарплата, плюс-минус. Стоит вот такое – этих денег?

– Горнорабочим – тысяч 50 грязными. В лаве – тысяч 70. При плане можно и нормально получить, но это несколько раз в год. Заработок зависит от плана, поэтому наши мужья идут на это.

– За вещами мужа [на шахту] не начальство сказало приехать, а друг нашей семьи. Приезжай, говорит, я тебя отвезу. Как я не поеду, как не поеду? Забрала баулы, пошла домой. Верните мужа, я прошу вас…

* * *

В ожидании новостей можно открыть массивный альбом, подаренный спецкору газеты ВЗГЛЯД в администрации города Белово. «Шахта «Листвяжная» От кирки и лопаты до шахты мирового уровня» – сообщает разворот. Альбом посвящен недавнему, 2018 года, 80-летию Белова и городского округа: 125 тыс. жителей, «уголь – становой хребет экономики», 47% городских налогов. Выше, чем в среднем по Кузбассу, где уголь дает более четверти регионального ВРП.

Шахта, где работает почти 1800 человек, – действительно из лучших, из образцовых. В 2012 году ее посетил Дмитрий Медведев, в то время уже председатель правительства РФ – перед совещанием по угольной отрасли, собранном в Ленинске-Кузнецком. Про «Листвяжную» Медведев сказал тогда отдельно: «Условия на этой шахте хорошие, шахта современная, но сам труд шахтера, конечно, очень тяжелый». 

– Мы ждем, что они вытащат наших. Вчера сказали, что живых нет. Мы ждем тела.

– Они запустили азот, чтобы нейтрализовать взрывные газы. Теперь могут поднять только трупы.

– Двое суток, трое суток – еще можно что-то сделать. Сегодня – последний день, когда можно кого-то спасти.

– Живых нет, навряд ли теперь будут. А могли бы сегодня попробовать.

– Не могли, – заочно отвечает Николай Медведев, глава военизированной горноспасательной части (ВГСЧ) федерального МЧС. Полковник Медведев появляется ближе к вечеру, когда все родственники уже уехали по домам: снег, около -20, долго стоять трудно даже без горя. – Шансов нет, мы людям еще вчера сказали об этом.

– Но и вчера, и сегодня вы говорили о пострадавших, а не о погибших, – напоминает кто-то из журналистов, обступивших Медведева около проходной «Листвяжной».

Действительно, говорил и говорит. Что в субботу в шахту в 14.20 вошли три спасательных отделения – одно на разведку, два в резерве. Что главное при этом – «выяснение состояния газовой атмосферы в шахте». Проще говоря, сколько там накопилось метана. И только вторым пунктом – поиск и обнаружение возможных мест нахождения пострадавших. И план «на поиск и выдачу» этих самых пострадавших будет разработан только по итогам разведки – то есть, если позволит газовая атмосфера.

– Для нас пострадавший, если он не выдан на поверхность, – в любом случае [называется] пострадавший, – отвечает Медведев. – Азот, согласно плану мероприятий, действительно подается в шахту. Это происходит, чтобы исключить взрыв газовой смеси.

* * *

– Шансов нету, говорят. А кто их видел мертвыми? Может, они просто под завалами там. Я понимаю, если бы их тела видели, но не могли эвакуировать. Но их не видели.

– Сегодня только пригласили [на шахту] на встречу, побеседовать психологи. Зачем мне беседовать, вы мужика моего выньте. Я сама педагог, воспитательница в детском саду, сейчас в декрете.

– Как нас могут не запустить в шахту? Я родная мать, она – жена, как нас могут не пустить.

– Нет, – отвечает губернатор Кемеровской области Сергей Цивилев на вопрос, можно ли пустить в поисковую экспедицию роботов. – Там все так исковеркано, что проходить сегодня может только человек. И то лишь специально подготовленный.

– Нет, – отвечает Цивилев на предложение ускорить поисковые работы. –

Мы очень хотим поднять каждого. Все, что в наших силах, будет сделано. Но без риска для гибели наших ребят. Когда спасатели бежали в шахту, чтобы спасти людей, – это было оправдано. Сейчас – неоправданно.

При всех системах безопасности, горное дело – одна из самых опасных профессий. А когда [после трагедии в шахту] идет спасатель, степень опасности в разы выше. Это надо понимать.

– Нет, – говорит он в ответ на просьбу пустить журналистов на территорию шахты. Здесь – просто «нет», без объяснений.

К концу субботы «ВГСыЧевские», как горноспасателей называют горняки – все три отделения – выходят из шахты. Все штатно, замеры произведены. Кроме того, на поверхность выданы пятеро. И до того шестерых нашли почти сразу – шахтеры и спасатели.

Итого погибших – 11. И еще 40 пострадавших – там, внизу.

* * *

– Руководство все знает, как внизу с датчиками мухлюют. И все молчат. Всем рты закрывают. Им метры надо проходить – чем больше, тем лучше. Наши мужики метры копали, чтобы денег заработать побольше.

– Люди все в кредитах, у всех семьи. У меня трое, жена в декрете. Где еще работать, если не в шахте? Водителем можно работать – но то так себе. Работаешь, датчики [метановые] загрубляешь, чтобы автоматика не останавливала процесс. Кто не согласен – могут выгнать с шахты, и где работать…

О проклеенных двусторонним скотчем датчиках, занижающие показатели уровня метана, вокруг «Листвяжной» не говорит только самый ленивый.

Так же, как и о подобных «загрубленных» приборах говорили близ шахты «Северной» под Воркутой, где взорвалось в 2016-м – 36 погибших, консервация на семь лет.

То же самое – про «Распадскую» близ Междуреченска, Кузбасс: взрывы в мае 2010 года, погиб 91 человек. И так далее, по любой горняцкой трагедии. Разве что «Листвяжную» выделяют особо, называя «дежавю Распада», подчеркивая, что она стала второй по количеству жертв после «Распадской».

Потому что взрывы здесь – были и до нынешнего. И в 2004-м, когда погибли 13 человек. И раньше, во времена СССР.

Валерий Хриенко, бывший главный инженер "Листвяжной" (фото: Юрий Васильев/ВЗГЛЯД)

– Про нынешнюю трагедию у меня нет информации, –  предупреждает Валерий Хриенко. – Зато есть про другие. На «Листвяжной», конечно же. С самого начала она «Грамотеинская», по поселку Грамотеино, где мы с вами сидим сейчас. А я на нее как на «Инскую» пришел, по речке Иня. Но все одно, как ни называй – а моя родная шахта.

Работу на шахте Хриенко закончил в 2014 году – уже не под землей. Тогда ему было 67 лет, сейчас – 74. После пенсии проработал еще 16 лет – потому что пенсия «маленькая, 20 тыщ». При трудовой книжке от горнорабочего до главного инженера.

– Как главный инженер, как технолог, как горняк – обывательские разговоры про датчики поддерживать не намерен, – предупреждает Хриенко. – Есть вполне профессиональный разговор, про случаи, которые были у меня. Начало 1980-х, я как раз главный инженер. Датчик метана был помещен туда, где этого метана быть не может. Вы знаете, что такое вентиляционная труба? С огромным сечением труба, через которую в шахту вентилятор чистый воздух гонит. Лучше всего датчик снять и в эту трубу кинуть – с гарантией на сто процентов, что не запищит.

– Чем закончилось?

– Ну что, пять человек погибли, – говорит бывший главный инженер нынешней «Листвяжной». – На шахтах в СССР был общий выходной по воскресеньям. А бывало так, что шахты плана дать не могут. Значит, надо договориться с людьми на воскресенье, дать двойную оплату. Все идут, работают. А за двойную оплату надо поднапрячься, побольше добыть и побольше заработать. Вот в этом забое произошел хлопок.

«Хлопок» – не дань нынешним традициям СМИ. Так горняки называют взрыв метана.

– Вот угольная пыль взрывается очень сильно и ни в какие сравнения со газовым хлопком не идет. Взрыв метана – это мама дитятке по попке хлопнула. А взрыв угольной пыли – это Тайсон или Валуев вам по морде съездили. Кувырком все, кручено-верчено, полшахты на поверхность вылетит. Вот такая разница, – объясняет Хриенко.

И продолжает – про хлопок на «Инской», нынешней «Листвяжной», в начале 1980-х:

– Работы было больше обычного, потому что за двойную оплату хотелось больше выдать на-гора. Газу, соответственно, тоже было много. Датчик метана работать не давал, отключал все автоматом. Горняки сунули датчик в вентиляционную трубу. Все равно не дает работать. Стали смотреть – оказалось, что у кабеля изоляция низкая. При кабеле есть другой датчик, который не дает работать при низкой изоляции. Они его загрубили, чувствительность понизили. А тут с кровли упал кусок и перебил кабель. А защита от короткого замыкания – считайте, что тоже отключена. А уровень метана неизвестен, потому что метановый датчик – в вентиляционной трубе, где чистый воздух. Какой-то метан, стало быть, был.

Все пятеро, попавшие под «хлопок», погибли от угарного газа. Никого не изувечило, подчеркивает Хриенко.

– Просто кислород выгорел, вдохнули они – и все. Единственный, кто сориентировался, – машинист комбайна. Выбежал, побежал к выходу. Тоже упал – как говорится, головой домой. Остальные остались там, где были. У телефона мастер сидел – наряд передавал. Другие у комбайна стояли. Еще один с лопатой упал. Итого пятеро, и опять же – датчики.

– А в 2004-м, когда 13 горняков погибли?

– Это мой второй взрыв, я тогда технологом работал, – вспоминает Хриенко. – Девять человек тогда осудили, в основном коллег инженерно-технических. Правда, сроки условные.

 * * *

– Я в 80-х работала на здравпункте шахты «Пионерка», – говорит медработник Светлана, ныне пенсионерка. – Взрыв был в 1984-м на шахте, которая потом стала самостоятельной «Колмогоровской», а тогда под «Пионеркой» управлялась. За каждым погибшим, за каждым родственником закрепили одного медика и одного рабочего либо ИТРа. Мы ходили, успокаивали, были рядом.

На «Колмогоровской» машинистом подземных установок начинал Сергей Махраков – нынешний директор «Листвяжной», отправленный на два месяца в СИЗО. В августе он был признан лучшим директором шахты по итогам областного конкурса «Кузбасс – угольное сердце России». Полный кавалер ордена «Шахтерская слава» – как и Владимир Вениаминов, муж Светланы: 35 лет стажа, больше десяти лет – начальник участка на «Пионерке». На пенсию ушел в 55 лет в 1990-м, но работал еще шесть лет – «пока «Пионерку» не закрыли, а так бы продолжал».

Владимир Вениаминов, ветеран шахты "Пионерка", Кузбасс (фото: Юрий Васильев/ВЗГЛЯД)

– 35 погибших на «Колмогоровской» было, – продолжает Вениаминов рассказ жены. – Людской фактор, обыкновенный. Вентилятор перестал дуть – работа автоматически остановилась. Раз, диод [в датчик воздуха] поставили, загрубили датчик – поехали без воздуха. Метан добрался до концентрации 6% – искра, взрыв.

– А от чего искра?

– Комиссия постановила, что упала порода и перебила провод, – говорит Вениаминов. – На самом же деле… Курил в забое один: нашли тело, во рту мундштук. Но советский человек не мог курить на рабочем месте; так вот решили.

– Комиссии не всегда точно работают, – подтверждает Хриенко, ветеран нынешней «Листвяжной». – И не только при СССР.

Когда речь заходит об искре как начале трагедии, бывший главный инженер Хриенко выделяет три причины. Курение – первая. Вторая – короткое замыкание на кабельной сети: случается, когда в аппаратуре копаются неквалифицированные слесари.

Третья – искра в перебитом кабеле. Не в стационарных, тяжелых, где бронированная оплетка – а тех, которые близ забоев: гибкие, в резиновой оболочке.

– Вообще-то такой кабель к бортам выработки положено подвешивать, – напоминает о технике безопасности Хриенко. – Но на практике он может лежать на почве. И на него что-то сверху может свалиться – вот как про «Колмогоровскую» говорили. Грохнулось, перебилось – искра… ВГСыЧовские дойдут до места, все выяснят, все найдут.

* * *

Что же касается метана, то родная для Хриенко «Листвяжная» по этому показателю особо опасной не считается. Здесь-то, уверен он, и кроется – по парадоксу – реальная опасность:

– Там, где шахта сильно газовая – там все настороже, и вольностей себе люди никаких не позволяют. А тут – расслабуха, газа нет, ну и работаем как работается. Все, обывательские разговоры прекращаем, ждем результатов комиссии…

Вот что действительно настораживает бывшего главного инженера – время трагедии. 8.30. Это пересменка – одна смена выходит из забоя на-гора, другая под землей идет на работу.

– И что у нас с возможными источниками хлопка ли, взрыва ли? – спрашивает Хриенко. – Курение я отметаю. Одна смена уходит, знает, что через 20-30 минут поднимется на поверхность и накурится выше крыши. Ни от кого не прячась: поймают шахтеры кого за курением в шахте – так и убить могут, тоже были случаи. А те, кто спускаются на смену – уже до ушей накуренные, зеленые; им-то зачем.

Короткое замыкание от слесарей «с руками понятно откуда», отклоняется бывшим главным инженером по той же причине: те ушли, другие не пришли. Значит, остается легкий кабель, лежащий на земле и перебитый упавшей породой.

– Но и тут есть вопросы, – говорит Хриенко. – Максимум метана выделяется, когда рубят уголь. А в пересменку никто ничего не рубит. Даже если перед этим комбайн интенсивно рубил в конце смены, торопились горняки план дать, – так пересменка полчаса, все всё уже проветрили, источника метана нету. Основного, самого главного.

Среди прочих источников газа, по Хриенко – метан, «сочащийся» со стен выработки; но его не так много, «с основным не сравнится». Или метан с конвейера, где уголь идет – но конвейер, опять же, между сменами не работает. Возможно, предполагает ветеран «Листвяжной», в пересменку рухнула глыба с кровли, «плита огромной площади – бывает четыреста квадратных метров, а бывает и полторы. Вот тогда большое метановое облако может высвободиться», — говорит горный инженер. Но это бывает редко. А чтобы попасть на легкий кабель и перебить его – еще реже.

– И, однако же, странное время пересменка, – возвращается к началу Хриенко. – Как профессионала меня оно напрягает. Источников хлопка, взрыва – не так много. А людей – гораздо больше, чем обычно. И вот я бы сказал, что кому-то трупов надо было побольше…

Что называется, немая сцена.

– Я не верю в диверсию на шахте, – тут же оговаривается ветеран «Листвяжной» со стажем более 40 лет. – Просто и эту фантастику, по моим выкладкам и имеющейся информации, исключать пока бы не стал. На всякий случай. А следствие поработает, новые данные найдет – все будет понятнее. Ну, я надеюсь, что понятнее.

* * *

– Сколько бы датчиков ни ставили, травмы были, есть и будут. Пока людей в шахтах роботы не заменят – будет одно и то же, – уверен Владимир Вениаминов, ветеран шахты «Пионерка». – За 35 лет меня – как всех нас – и ломало, и крутило. Оглох на 50%, спину угробил. Я так скажу: на нормальном производстве пенсию в полтинник не дают.

Что считать нормой: советские зарплаты шахтеров при дефиците товаров – или нынешнее форменное, по сравнению с временами Союза, изобилие, но при «плюс-минус» 60-70 тысяч в забое, а больше – если повезет с планом? Если, как того желает ветеран Вениаминов, в забои когда-то спустятся «роботы», то есть целиком автоматизированные системы, – где работать людям, что не могут прокормить свои семьи как «продавцы за 10 тысяч»? Как, прежде всего, быть с безопасностью – проблема которой как стояла, так и стоит? Что при социализме, что при капитализме.

– На каждой шахте есть государственный стандарт промышленной безопасности. У нас в Кузбассе есть свой, более высокий стандарт промышленной безопасности на опасных объектах, – разъясняет собравшимся у проходной «Листвяжной» губернатор Сергей Цивилев. – Этот набор мероприятий прописан в журналах, все контролируется. Все эти материалы сейчас изъял Следственный комитет. Он разбирается, соответствуют ли прописанное в журналах реальной обстановке или нет. Подтверждаю, что родственники делали заявления [о датчиках]. Следствие установит, были ли нарушения, и если да – то кто в них виноват. Это очень важно для всех: разобраться в ситуации – и чтобы такое не повторялось, чтобы трагедий больше не было.

– Это было всегда. Это есть. И это будет, – вздыхает Вениаминов, когда речь заходит о гибели шахтеров.

– Даже если ввести, как в очередной раз предлагается, огромные штрафы для угольных промышленников? В дополнение к уголовной ответственности, просто по факту гибели людей в забое?

– Человек, спускающийся в шахту, берет билет в один конец, – говорит полный кавалер ордена «Шахтерская слава». – Просто контролер приходит не каждый раз. Пока людей в шахтах полностью не заменит автоматика – все может случиться всегда. Горное дело – такое дело, другим для шахтера оно быть не может.

В понедельник все будет готово к выдаче первых тел погибших на «Листвяжной». Будут вытаскивать остальных. В Кузбассе начнется время похорон.

– Мой не дожил до отпуска, до второго числа…

– Берегите своих родных, да *** с ними, с любыми деньгами, прожили бы…

– Наших уже не уберегли. Пусть у вас всегда будет не так, как у нас. Извините, что коряво сказала.

Теги: 

шахты
,
Кузбасс